Летом. Н.А. Теффи

Взялась я читать. Книги. Книги не электронные. А с бумажными листами, пахнущие типографией и пылью. Той особенной пылью - книжной. Я думаю, что они живые.

Люблю читать, а иногда перечитывать. С возрастом или просто по прошествии лет воспринимаешь давно читанное как-то иначе, видишь в знакомой истории что-то новое.

Читаю Теффи. Вроде коротенькие рассказы и ничего такого заумного. Но я люблю коротенькие рассказы и новеллочки. 

Дошла до вот этого чудесного рассказика. Прочла и подумала - а вот как некоторые люди абсолютно не меняются с возрастом. И время другое, и страна уже через голову перевернулась не раз и мир даже, и возраст у девочек иной, а вот все как-то узнаваемо. Смеялась очень, когда забралась в обсуждение кукольного вопроса в одной и соц сетей. Ну ничего ж не изменилось)

Делюсь

Н. А. Тэффи

  

Летом

    

В жасминовой беседке душно и томно от сладкого запаха.

Прогудит шмель мандолинной струной, задрожит легким шорохом тонкий витой стебелек и затихнет.

Травяной паучок висит, качается на своей липкой ниточке, слушает, как цветут цветы.

В жасминовой беседке старая скамейка так густо обросла мохом и гнилушками, что стала будто живая, будто сама выросла из земли, как старый, размякший гриб.

На скамейке две девочки: одна длинноногая, белобрысая, с веснушками на круглом носу, в ситцевом платье и драном гимназическом переднике. Это Лиза Кириллова, только что одолевшая ужасы науки приготовительного класса.

Другая - припомаженная, принаряженная, с чисто вымытыми красными руками, -Люня Донацкая, приехавшая с визитом.

Девочки знают друг друга плохо, и беседа не клеится.

Лизу смущает великолепие голубого банта в Люниной косе.

Ей кажется, что Люня не может не презирать ее за драный передник и веснушчатый нос.

Но нужно как-нибудь выпутываться из тяжелого положения. Кроме того, она хозяйка и должна занимать гостью.

- Вы любите театры? - спрашивает она самым светским тоном, прикрыв ладонью дырку на переднике.

- Очень люблю. Ужасно люблю, - отвечает гостья с легким польским акцентом. - Только я еще никогда в театре не была. Мы всегда в Горках живем, а в Горках театров нет.

- Я тоже люблю театры. Я очень часто в театре бываю. На Рождестве нас возили в ложу, и потом еще была один раз, когда была совсем маленькая; только уж не помню... Вот мама, та еще чаще ездит.

- Ваша мама ужасная красавица, - покраснев, говорит Люня. - Моя мама тоже ужасная красавица, но ваша еще ужаснее.

Лиза молча дрыгает ногами.

- А что, у вас в гимназии очень трудно? - спрашивает Люня.

Лиза выпрямилась и гордо вскидывает голову:

- В гимназии? Ерунда, пустяки! Конечно, для новеньких очень страшно. Вы бы, наверное, перетрусили. Уж конечно, - где вам!

- А вы не боитесь?

- Я-то? Ничуть! Марья Николаевна говорит мне: "Снимите локти со стола", а я - хоть бы что. Даже нарочно другой локоть хотела положить, только некогда было.

- Какая вы! -- заискивающе улыбается Люня. - Я бы ни за что не могла!

- Хо! Я ничего не боюсь! Даже батюшка спросил: "Кто это там на второй скамейке вихрами трясет?".

- Ой! Ой! Как это вы так можете? А учиться трудно?

- Учиться? Ужасно трудно. Масса предметов. Чистописание очень трудно. У нас страшно строго. Если букву пропустишь или если клякса - сейчас выключат, и пропала на всю жизнь. Вы бы ни за что не могли.

Люня из почтительности передвинулась на самый краешек скамейки. Лиза развалилась и гордо расправила дырявый передник, как старый ветеран свое доблестное знамя, простреленное в боях.

- У нас в классе тридцать девочек. Я всех на память знаю: Александрова, Андреева, Асланова, Бабарусова, Батарникова, Букина...

- Как это вы так можете! -- благоговейно шепчет Люня.

Она вся съежилась, подавленная и растерянная, и даже голубой бант сконфуженно обвис.

 - Подождите, не перебивайте! Разве можно перебивать, когда называют фамилии. Теперь из-за вас я должна опять сначала начинать. Александрова, Андреева, Асланова, Бабару... Вот видите, как глупо перебивать, теперь я опять должна начать сначала: Александрова, Андреева...

 - Вам, может быть, тесно на скамейке? -- робко и почтительно шепчет Люня. -- Так вы ложитесь как следует, а я могу здесь на травке посидеть.

- Ну, еще платье перемажете.

- Нет, нет, ничего. Да я могу и постоять.

- У нас в классе есть одна полька, Клембицкая. Вы ее знаете?

- Нет, не знаю.

- Какая же вы после этого полька, когда вы своих не знаете! Вы, должно быть, так только, - простая католичка.

 Лиза развалилась на всю скамейку, одну ногу перекинула на спинку, а другою болтала по воздуху. Люня робко, сложив руки, как масон на молитве, смотрела и слушала в благоговейном экстазе.

 - Бабарусова, Батарникова, Букина, Вериго, Елкина... Не смотрите мне в рот, это меня сбивает.

- А куда мне нужно смотреть?

- Вот сюда куда-нибудь.

- На листья?

- Ну, можно и на листья... Елкина, Значкова... опять вы на меня! Какая вы, право! Ужасно трудно с вами разговаривать! Я устала, я буду спать.

- Хорошо, вы спите, а я посторожу. Если прилетит пчела, я ее прогоню.

Лиза закрывает глаза и лежит тихо.

Люня стоит, сложив руки, и старается не дышать.

Что-то тихо щелкнуло, и задрожал листик.

Это свалился сверху маленький жучок.

Люня вздрогнула, испуганно скосила глаза на Лизу и погрозила жуку пальцем.

Томно и душно от сладкого запаха.

Качается травяной паучок, слушает, как цветут цветы.